Сегодня это было не вдоль по Питерской, а вдоль по Пятницкой.
Вот до чего дошло, после долгих латинских очарований, после волшебного обмана пейзажей озера Гарда жизнь швырнула меня в грязный гадюшник Замоскворечья, где и по сей день, заплёванной и ободранной, стоит церковь Священномученика Климента - шедевр, связанный вроде бы с именем Петра Трезина (сына первого петербургского архитектора Доменико Трезини), но за которым угадывается (уж больно великолепен храм!) Бартоломео Растрелли. Этот плачевно запущенный храм - второй по величине (и возможно первый по красоте) храм Москвы после храма Христа Спасителя.
Таким был храм Священномученика Климента
Таков теперь...
Но надо жить... надо жить и здесь, среди этих харь, среди серой толпы на серых тротуарах, среди пьющих стоя и парношатающихся пьяниц, среди убогих старух, торгующих цветами и кислой капустой в полиэтиленовых кульках, среди наглых менял, засевших в обменниках и дерущих три шкуры на обмене валют.
Я огибаю метро "Новокузнецкая", я иду на базар. Резкий запах мочи ударяет в нос и заставляет меня заметить чуть в сторонке кабинки-туалеты. Дядя, сидящий около них и собирающий мзду за нужду, обречён на этот запах по многу часов каждый день. Сворачиваю в переулок. Голос Эдит Пиаф вырывается из динамиков над небольшим магазинчиком-времянкой, с надписью "КИНО И МУЗЫКА"... А что если зайти и спросить?! Вдруг у них есть та песня,"Une vie d'amour", которую я когда-то услышал в "Тегеране 43". Её пел Шарль Азнавур, и это было....... это было как... как слишком глубокий вдох... от которого запирает гортань и выдавливает слёзы... А его удивительный, неотразмый и несравненный французский язык... да-да, именно французский Азнавура - на котором всё становится и фривольней, и значительней... и как будто - возвышенней. Да нет, не может этого... разве бывает в жизни так, как мы хотим, разве находим мы то, что ищем?
А вот и базар. Как опрятно торгует теперь Москва! И как не вяжется это со старым знакомым скотством на Большой Ордынке, с тягостным запахом мочи на Пятницкой. Спустя минут двадцать я выхожу, груженый снедью, и направляюсь обратно, навстречу неизбежному смраду и серым толпам на сером асфальте. Я иду тем же самым переулком и по мере приближения к "КИНО И МУЗЫКЕ"осознаю, что в динамики звучит та самая мелодия. Только поёт её не Азнавур, а Мирей Матье... и как-то расслабленно поёт, нехорошо, салонно. О! А вот и голос Шарля - да они записали дуэт!? Но Матье плохая ансамблистка... ничего она не слышит, только себя. Азнавур тонко уступает, а она режет по ушам своим бритвенным тембром... плохо, плохо... Но разве это важно? Важно, что кто-то там наверху услыхал невысказанное и давнее моё желание, неспрошенную мою просьбу.
Зайду я... ну конечно зайду, в"КИНО И МУЗЫКУ", и конечно куплю этот диск... а он окажется двойным, и - о! весёлая прихоть провиденья! - на втором диске я найду ещё одну запись Une vie d'amour...и это будет то самое заветное исполнение, сольное исполнение Азнавура, которое прозвучало когда-то в плохом нелепо претенциозном советском фильме. Слова, и смысл, и скорбь, и надрыв - всё опять зазвучит в пении в голосе великого Шарля.
